АВТОРСКИЙ АЛЬМАНАХ "МагРем" И ПЕРСОНАЛЬНЫЙ САЙТ ЕФИМА ГАММЕРА


Ефим Гаммер: об авторе
Произведения в прозе
Поэтические произведения
Графика
Юмористические произведения

Ефим Аронович Гаммер

Член Союзов писателей, журналистов, художников Израиля и международных союзов журналистов и художников ЮНЕСКО.

 

Автор "Сетевой Словесности"

 

награды, дипломы

 галерея наград

 

новости, анонсы

 презентации, мероприятия

проза, новое

 проза, новые поступления  проза

журналистика, эссе

 очерки, статьи, репортажи

драматургия

 пьесы

exebook

 электронные книги

пресса

 пресса о Ефиме Гаммере

видео, аудио

 аудио, видео

фотогалерея

 фотографии

 

публикации в сети

 международное изд-во Э.РА

 "Журнальный зал." Россия.

 литературный интернет-журнал
      "Сетевая словесность"
      Россия.

 литературно-философский
       журнал "Топос". Россия.

 независимый проект эмиграции
      "Другие берега". Италия.

 общественно-просветительский
      и литературный журнал "День"
      Бельгия.

 "Мы здесь."   США.

 "Еврейский обозреватель." Украина.

 изд-во "Военная литература"
      Россия.

 журнал "Литературный европеец"
      и альманах "Мосты". Германия.

 Горожане на хуторе, Россия.

 "Мишпоха". Белоруссия.

 

 

Юмор

ВСЕ ТЕМЫ

 16.02.2017
 Ефим Гаммер

Если нельзя, но очень хочется, то можно

в закладки: moemesto.ru memori.ru rucity.com rumarkz.ru google.com mister-wong.ru






Ефим Гаммер
© Yefim Gammer, 2017


опубликовано в коллективном сборнике
"Если нельзя, но очень хочется, то можно"


Улыбка нарасхват

«Хорошо бы земную и загробную жизнь сроками поменять», – так написал Илья Герчиков, наверное, предполагая, что сроки издания сборника израильских юмористов рассчитаны на бессмертие его авторов. Что ж, бессмертие гарантирую – встретимся в 22 веке, поговорим более подробно на эту тему, животрепещущую для каждого пишущего. А сейчас вспомним о недавнем, якобы минувшем, но по-прежнему живом и столь же вечном, как наш еврейский юмор.

О чем? Разумеется, о самом насущем.

Чем живет писатель? Понятно, что творчеством. А творчество может считаться полноценным, когда литератор видит свои произведения напечатанными.

Были – жили. Юморили, пародировали, а нет, так смеялись сквозь слезы. Но своего издания не нажили. Печатались на страницах еженедельника «Секрет», пока не осознали: там, где живет еженедельник, вполне может разместиться и ежегодник. Словом, быть или не быть – вот в чем вопрос, и поставлен он был ребром. Таким ребром, из которого впору создать Еву. В результате столь же древней, как и модерной для гинекологии операции в Хайфе родился сборник афоризмов и суперкороткой юмористики, зачатый в Тель-Авиве, Иерусалиме и близлежащей Канаде. Он выходит в свет год за годом – теперь уже в шестой раз. И, как обычно, под редакцией известных мастеров афоризма Геннадия Костовецкого и Ильи Герчикова.

Полагаю, с грудным молоком мамы им выпало на радость души и тела узнать, что слово humor на латинском языке первоначально означало: «жидкость, сок». Подумаем над заманчивым словом «жидкость» – и моментально набегает «алкогольная», добавим сок, и получается отличный коктейль – а ля измышлизмы, в редакции 2016 года «Сократизмы». Недаром свою подборку Юрий Тульчинский открывает таким изречением:

«Навязался на мою шею», – ворчал нетрезвый, стараясь освободиться от галстука.

Кстати, если мы пришли к пониманию, что юмор – это достойная нашего века выпивка, то закуской к ней служит, понятное дело, человек. И вот свидетельство тому. Геннадий Костовецкий: «В человеке все должно быть прекрасно», – мечтал людоед.

Юморной коктейль полезен в употреблении, приятен при общении, хорош для памяти. Однако противопоказан на партийных собраниях и форумах тех, кто знает, куда идти и вести за собой народ. Не о них ли эпиграмма Игоря Губермана?



Человек человеку не враг,

но в намереньях самых благих

если молится Богу дурак,

расшибаются лбы у других.

По утверждению Геннадия Малкина, «Каламбур – прихожая юмора». В ней, как правило, живут начинающие юмористы, но, освоившись с помещением, не уходят из него, а продолжают и дальше радовать хитросплетением своего ума. Как, например, классик этого жанра Дмитрий Минаев (1835–1889), не попавший в наш сборник, включающий авторов разных стран, из-за невозможности списаться с ним – по причине нахождения ныне в лучшем из миров, но по неизвестному адресу.



Ценят золото по весу,

А по шалостям повесу.

Однако столь почитаемый жанр каламбуров все же представлен на наших страницах. Знакомьтесь: даровитая последовательница корифея Паулина Чичельницкая.



Электрик! Делая проводку,

Чтоб жизнь спасти – забудь про водку.

Время от времени возникают споры о том, что роман уже умер, а юмористические жанры вымирают. Но можно ли с этим согласиться? Наверное, нельзя. Хотя бы потому, что, по мнению Залмана Симкина, «Обезьяна не успела выйти в люди, как тут же вернулась за бананом». Впрочем, при всем при том, случай выживаемости юмора в веках и странах, знавших больше горя, чем светлых дней, неразрешим, как, допустим, загадка, представленная к прочтению Семеном Розинским.



Загадку века не могу решить —

Как можно забивать «козла»,

Чтобы в итоге получилась «рыба»?..

Или все дело в том, что юмор умеет прятать свое истинное лицо? Намек на это можно уловить у Игоря Карпова: «Женщины прячут лицо в косметичке». Может быть, подобное происходит и с юмором. Человек смеется, думая, что он смеется над соседом, а в действительности смеется над собой. Ну и? Что в том дурного? Самоироничность никого еще не убивала. Посмеемся…

Ефим Гаммер: Мечта бездельника – спасти мир от гибели.

Борис Крутиер: Бог думает о каждом из нас, но что именно, нам лучше не знать.

Доротея Литвак: Человек без чувства юмора – это диагноз.

Инна Векслер: Никто так не одинок, как тамбовский волк в Израиле.

Кира Зискина: Бред сумасшедших кажется разумным.

Гарри Симанович: Чтобы далеко зайти – достаточно открыть рот.

Залман Симкин: Смотреть в будущее можно и через прицел.

Андрей Соколов: Для полного счастья не хватало только чужой зависти.

Евгений Ханкин: Стоя на коленях, остаешься на короткой ноге с властью.

Феликс Кривин: Светская жизнь. Фотопленка слишком рано узнала свет и поэтому не смогла как следует проявить себя на работе.


Хвост

Наблюдая год за годом за тем, как ящерица отращивает свой хвост, доктор биологических наук Иерусалимского университета Яков Борисович Вельский любил приговаривать:

– А вот нам, евреям, слабо. Сколько поколений подряд у нас это самое отрезают, а нарастить новый кончик не получается.

– Не ящерицы, – хихикнула лаборантка Олечка.

– Малышка, не срами родную науку биологию. Мы крокодилы.

– Гены?

– Генные, крошка! Так точнее будет, – ученый муж усмехнулся, сознавая, что Израиль, помимо других свобод, дает новым репатриантам законное право титульной нации: подтрунивать над своим еврейством, не боясь конкуренции со стороны природных антисемитов. – У нас в генах крокодильность: пасть большая да зубастая, мозгов много. Под водой не дышим, но живем. Над водой дышим, но не высовываемся. Только пуговка носа торчит, как приманка для глупых тварей, годных на обед. И что делает? Правильно, привлекает! – Яков Борисович отстранился от стекла, за которым ящерица отращивала хвост, и внезапно спросил у девушки: – А ты знаешь, крошка, как выглядит закон обманного времени?

Олечка тут же вытащила из накладного кармана белого халатика маленькое зеркальце, тырк взглядом разок, тырк другой. Думала, что-то с лицом, но обошлось – ничего.

Убедившись, что розыгрыша нет в наличии, вопросительно посмотрела на седовласого наставника.

– Мы про обманное время не проходили.

– Вот и лягушки не проходили, пока не оказались в пасти змеи.

– Как это?

– А так, Олечка, что, допустим, гремучая змея свернулась на травке сдобным бубликом и держит над собой соблазнительно подрагивающий хвост-погремушку. А он, хвост-погремушка, представляется в полумгле лягушке лакомым кусочком чего-то вкусненького, чем и закусить писклявых комариков в самый раз. От столь приятных мыслей в голове нашей лупоглазой красавицы колобродит в ажиотаже победительное время. Тут она и кидается в прыжок к сытной и здоровой пище. Однако – фигушки! В одно разящее мгновение победительное время оборачивается… Каким? Правильно, обманным! И по пути к лакомому кусочку мяса внезапно вырисовывается неаппетитная змеиная морда с оскаленными зубами. Щелк – и поминай как звали.

– А как звали? – машинально поинтересовалась Олечка. Еще минуту назад ее никак не волновала судьба вовсе незнакомой лягушки, родичей которой скармливали ящерице, той самой, что на ее глазах регулярно отращивала хвост, аккуратно отрубаемый Яковом Борисовичем.

– Лягушку, допустим, звали Кваква. Но ведь нельзя сбрасывать со счетов, малышка, что она, допустим, могла быть царевной-лягушкой и, следовательно, сказочной невестой для Иванушки-дурачка.

– Что же теперь будет с Иванушкой-дурачком? – загоревала Олечка, услышав заветное слово «невеста».

– Женится на другой.

– На ком?

– Олечка! А ты согласилась бы выйти за него?

– Я? – растерялась девушка. – А… а где Иванушка-дурачок? У вас, Яков Борисович, есть адрес?

– Там, где и был прежде, Олечка! В сказке.

– Чего же разыгрываете?

– Я не разыгрываю, Олечка! Выходи за меня.

– А Иванушка-дурачок?

– Что Иванушка-дурачок?

– Он же…

– Стал царевичем? Это?

– Не то, доктор.

– А что?

– Закон обманного времени. Вот что!

– Не понял.

Олечка снова вынула карманное зеркальце.

– А вы взгляните. И увидите ваш закон в действии.

Яков Борисович взглянул на себя, взглянул на Олечку и повернулся к стеклу, за которым ящерица, невзирая на собственный возраст, год за годом отращивала отрубленный во имя науки хвост.


Мысль в конце туннеля

Исследуя мозг блохи, Яков Борисович Вельский обнаружил интересную мысль. Если изучать ее под микроскопом, то она виделась как бы в конце туннеля – очень уж далеко и недоступно. Если смотреть на нее близоруким глазом, то она мало-помалу растворялась в сером веществе, не выдавая место тайного своего присутствия даже намеком. Но стоит подключиться к ней при помощи сверхновой установки, заковыристо названной «Циклохронотрон», и – пожалуйста: любуйся, более того, слушай, чего она такое непознанное травит из глубин блошиного мира.

На экране диковинного агрегата мысль рисовалась полноценно, будто ее мама лишь вчера родила. Она щерила рот и попутно издавала доступные восприятию звуки – «у-а, у-а!»

Яков Борисович прочистил пальцем ухо, чтобы лучше внимать при контакте с нечеловеческим разумом. И, что-то сообразив на уровне профессорских знаний, догадливо улыбнулся.

– Подойди-ка сюда, – подозвал лаборантку Олечку поближе к своему научному эксперименту. – Слышишь?

– А не обманываете техникой?

– Тебя обманешь!

Удовлетворенная комплиментом, девушка поддалась впечатлениям от свидания с непознанным.

– Ишь ты! – восхитилась. – Разговаривает!

– Не молчит, – согласился научный наставник. – А на каком доступном языке излагает эта тварь? Как думаешь?

– Каком? Никаком! – отмахнулась Олечка. – Младенческом. У-а, у-а! – передразнила блоху.

– Иврит, крошка!

– Скажете, Яков Борисович! Бегите за Нобелевской премией. Надо же, блоха и иврит.

– Именно иврит, дорогая моя! Почему? Все очень просто. Если блоха выходит на связь с человечеством у нас в Израиле, то не русский же ей, право, нужен для сношения.

– Для сношения язык не обязателен, – поправила его Олечка, машинально задумавшись на тему, чрезвычайно далекую от проводимого опыта.

– Не будем, малышка, спорить о сексуальных предпочтениях, – веско сказал доктор биологии Иерусалимского университета. – Но что касается научных…

Олечка еще не вышла из мечтательного состояния, она примирительно подняла руки, будто готова сдаться под натиском неоспоримых доводов.

– Ладно, Яков Борисович! Будем считать, переубедили. В Израиле, пусть так, без иврита не обойтись. При сношении. Но почему, собственно, вы считаете, что бездоказательное «у-а» – это иврит?

– Чего проще! В нашем алеф-бет, то бишь алфавите, согласных и с огнем не сыщешь. Это блоха и учла, используя для контакта только гласные – «у-а».

– А из этого следует… – напряглась студентка-заочница, как на экзамене.

– То же самое, что и при усвоении иврита. Берем предложенные нам гласные и подставляем к ним самостоятельно согласные.

– И что в результате?

– Слово, девочка! Вспомни: «сначала было слово».

– Какое, Яков Борисович?

– О-леч-ка! А вот это открытие я доверяю сделать тебе, моей ученице.

– А как его сделать?

– Обратись к чужеродному разуму с приветственной речью.

– И получится?

– Получится! Начинай!

Девушка поморщила лобик и начала:

– Здравствуй, блоха! Надеюсь, ты не кусачая, не заразная. И даже если ты мужского пола, то под халат мой все равно не метишь. Чего же ты хочешь? Думаю, ты хочешь поделиться со мной продвинутым своим знанием биологии, чтобы я наконец сдала зачет.

– У-а, у-а, – ответила блоха.

– Что она сказала? Или это все-таки «он»? – Олечка повернула лицо к Якову Борисовичу. И, увидев в его глазах свет далекой звезды, притягательный, зовущий к любви и близости, поспешно добавила: – Надо думать, это насекомое, в отличие от вас, руку и сердце мне не предлагает?

– Ей и не надо, малышка. Она и без ходок в ЗАГС способна разделить с тобой постель.

– Хамите, доктор!

– Не буду, не буду, – умиротворенно откликнулся экспериментатор.

– Тогда расшифровывайте ее донесение.

– Что ж, поехали. По логике вещей к двум блошиным гласным напрашиваются на свидание две согласные. В первый слог буква «д», во второй – «р».

– И что мы имеем? – нетерпеливо переспросила Олечка.

– А ты поупражняйся самостоятельно.

– Но тут, как ни крути, все одно получается – «дура».

– Чего же ты еще ожидала услышать, если отказываешься идти за меня замуж?

Олечка внимательно посмотрела на университетского наставника, затем с какой-то нерешительностью в голосе поинтересовалась:

– А если я передумаю?

– Тогда и блоха передумает, и мы по-другому расшифруем ее потаенную мысль.

– Расшифруем?

– Расшифруем, Олечка, расшифруем! Выходи за меня замуж, и мы отыщем в науке пути, чуждые сегодняшним намекам этой твари. И при некотором напряге мозгов получится у нас «Муза».

– Я согласна! – сказала Олечка. – Что не сделаешь ради науки…



Перезагрузка, 74
(Киренск, Иркутская область)


Стихи, стихи по всей России.

Из дали в даль. Из края в край.

Стихи, стихи. И часовые.

И затяжной собачий лай.


Емелька из легенд отозван.

Прогнали Стеньку сквозь экран.

И боль-тоска… Но поздно, поздно

Рвет на груди меха баян.


Уходят малые-большие,

Уходят люди невзначай,

И незаметно, как и жили,

Как ели хлеб и пили чай.


Забытье – жданная услада.

Но вот проснулся, и опять

На выбор – ад иль то, что рядом,

С названьем – рай. Куда шагать?


Податься в рай? Пустое дело.

Баклуши бить? Гулять в саду?

А закобененное тело

Работы просит хоть в аду.


Вдруг сверх зарплаты рубль положат?

Путевкой в рай вдруг наградят?

Что размышлять? Все в длани Божьей.

И спорить что? Привычней ад.


В аду жарынь! В аду погода,

Что вгонит в гроб и мертвеца.

И возмущение народа

Командой райского дворца.


И донесли. И по начальству

Пришлось наладить обходной,

Чтоб разъяснили в одночасье:

«Ты что? Придурок аль больной?»


И закатали на проверку.

«Дышите в трубку! Так и так!»

И, вынув душу, сняли мерку,

Чтоб вдуть ее в земной барак.


Вновь жизнь, в каком уже начале,

Не счесть, как и былых грехов,

Стонала, плакала, кричала,

Взывала к совести стихов.


Где поводырь? Дожди косые.

Земная хлябь, неверный свет.

Стихи, стихи по всей России,

И нет Мессии, нет и нет.


Когда меня вбивали в землю

И – глубже, глубже каблуком,

Я превращался незаметно

В зерно и в хлебе жил тайком.


Когда меня в сто рук сгибали,

Чтобы тело надвое рассечь,

Я знал, что превращусь в скрижали,

Но прежде в меч, и только в меч.


Когда вздымали в небо светло,

В кумиры с песней волокли,

Я понимал: теперь не вредно

Уйти, частицей стать земли.


Я был землей, мечом и хлебом.

Я сознавал: такой удел.

И пусть мне тайный смысл неведом,

Но я ведь жил! Видать, умел…

http://lib.rus.ec/b/616367/read#t76

2007 © Yefim Gammer
Created by Елена Шмыгина
Использование материалов сайта,контакты,деловые предложения